Good Bad Girl

Меня часто упрекают в том, что я пишу слишком резко и зло, местами по-мужски, что мусульманка не должна так, потому что ей нужно быть смирной и миролюбивой.

Смею успокоить читательскую аудиторию: загляните на любой исламский сайт, и вы найдете там залежи образцово-показательных статей про чистые родники веры и живительный вкус благочестия.

Поэтому если в эту цистерну меда положить чайную ложку ядреных специй, поверьте, общей елейной картины это не испортит.

В раннем детстве из меня пытались воспитать показательно послушную девочку. Косы закручивались в бараночки, а сверху завязывались пышные банты, в плюс 17 мне на голову нахлобучивали белую шерстяную шапку.

Тощенькая и мечтательная, я много времени проводила в одиночестве, поглощенная творчеством: писала сказки, к которым сама же рисовала картинки.

Поначалу сказки были о любви и заканчивались оптимистическим «и поженились они», затем появились приключенческие истории о человекоподобных кошках и собаках.

В одной из них речь шла об овчарке Нере Гавс, приехавшей в город Котоград, в котором несчастных кошек угнетала злая и богатая котяра по имени Ребекка. Нера выступила против Ребекки и, угодив в тюрьму, сбежала из нее, подняла восстание и низвергла Ребекку.

Это сейчас можно шутить про явные аллюзии с Палестиной, «Израилем» и т. п., но 9-летний ребенок имел об этом смутное представление. Так в тихой девочке-отличнице с ножками-ниточками и большими серьезными глазами проявились первые ростки подспудного нонконформизма.

Когда я училась в первом классе, родители отвели меня на кружок по английскому. Забирала меня с занятий бабушка. Как-то раз было скучно, все повторяемые слова были давно выученными, а папа как раз привез мне из заграничной командировки дорогой пенал. После занятий учительница пожаловалась бабушке, что я шумела пеналом на уроке.

«Боже упаси! — бабушка картинно схватилась за сердце, — быть такого не может!» По ее святому убеждению, как истинная девочка-пай, я должна была ходить по струночке и изъясняться стихами.

Годам к 11 я стала осознавать, что ношу чужую, навязанную мне маску, не соответствующую моей настоящей природе. Я шалила, выбрасывала рюкзаки одноклассников из окна третьего этажа (те в долгу тоже не оставались), подкладывала учителям кнопки, залезала на вышки и деревья, сбегала на пруды, громко обсуждала в классе политику, явно сочувствуя далеко не «благонадежным», часто откровенно «исламистским» силам: они были для меня образцом смелости и дерзкого вызова системе.

Кроме того, рисовала карикатуры — как-то в слякотный февральский день в квартиру ко мне заявились две примерные хорошистки, торжественно вручив бабушке ворох наших с подружкой творений далеко не благочинного содержания — и, право, мы не ожидали такой подлой подставы: мы-то не стучали на противоборствующую сторону (про игры «кис-мяу» и т. п.) родителям и учителям.

Уже с того момента я решила, что быть хорошей девочкой — не моя стезя.

Однако такие банальные способы быть плохой, как пить, курить и лишиться девственности в 7 классе, меня не привлекали.

Я быстро сообразила, что все эти симулякры «плохого поведения» суть незатейливое подражание взрослому обществу. А это общество, преклоняющееся перед Западом и погрязшее в потребительстве, я презирала до глубины души.

Я воспитывалась на советском кино про войну и ненавидела примитивные поделки Голливуда. Я восхищалась героями фильмов, которые во цвете молодости погибли на фронте: эта участь представлялась мне восхитительно прекрасной.

Перспективу заделаться сотрудницей какой-нибудь фирмы, продающей мягкие игрушки, мой подростковый разум идентифицировал как пошлость. Я мечтала стать женой какого-нибудь опального (мусульманского!) президента или лидера (исламского!) национально-освободительного движения, и чтобы весь цивилизованный мир шел на нас войной, считая нас воплощением вселенского зла.

А желание выйти замуж появилось уже лет в 14. Не переспать с парнем на пару классов старше, пока родители на работе, а именно выйти замуж, причем за мужчину намного старше.

Взрослые, услышав о моем желании, грозились отвести меня к психологу, ибо «14 лет это детство, и никаких таких мыслей в таком возрасте быть не должно» (меж тем, как у многих ровесниц были не мысли, а полноценная добрачная практика). С позиций сегодняшних 30 я считаю, что это было стихийное здоровое проявление женской фитры, а не отклонение.

Ислам на такую мировоззренческую почву лег быстро и органично. С 13 лет я зачитывалась книгами и газетами на эту тему, в 15 лет начала, пусть и со множеством ошибок, втайне ото всех, совершать намаз.

Всевышний приготовил мне жесткий вступительный экзамен.

Уже тогда частью моей жизни стали разборки и драки со шпаной из «в» и «г» классов, которой мое увлечение Исламом совсем не нравилось: на переменах мы часто выясняли отношения, пока хорошие дети и учителя предпочитали благоразумно дистанцироваться.

Как-то мартовским вечером, в сумерках, я пошла в магазин и столкнулась с тремя подвыпившими гопницами: дочерью алкоголички и жирной накачанной девахой, обе из 9 класса для отстающих, а также пятиклассницей-второгодницей с завидным стажем.

Они стали выкрикивать оскорбления, касающиеся моих убеждений, которые я никак пропустить мимо ушей не могла. В подъезде моего дома, куда они меня проводили, завязалась жестокая драка. Трое на одного — это был очень честный расклад, однако пухлую качуху я, рассвирипев, сумела крепко взять за шею.

Растерявшись, толстая захрипела и выматерилась. Две другие схватили меня за волосы (хиджаб я надела только в 20-летнем возрасте), согнув вдвое. Что-то чуть слышно хрустнуло. Неизвестно, чем бы это закончилось, если бы из квартиры на первом этаже не выглянула соседка.

Шея ныла пару дней, повысилась температура, и я пошла в поликлинику. Врачи всплеснули руками — перелом. Меня положили в травматологический стационар и прочили плохой прогноз (как-никак шея). А мои интеллигентные родители, еще наивно верившие в правосудие, зачем-то отнесли заявление в милицию.

Каково же было их удивление, когда и директор школы, и милиция, и прокурор встали на сторону нападавших!

Помню, как родители пришли к директрисе: отца впечатлила эта прелестная дама — заплывшая телесами, меняющая цвет волос через месяц и каждый день словно выдавливавшая на лицо по тюбику дешевого тонального крема, она имела солидные связи с ментовскими чинами и, по негласной информации, не брезговала взятками (сейчас, говорят, срубает нехилый куш на ЕГЭ).

Директриса объяснила родителям, что личность я сомнительная, и что агрессия ребят понятна, т. к. у меня «невыносимо тяжелый взгляд». Хотя я регулярно занимала первое место на городских олимпиадах по литературе и писала лучшие сочинения, я была для директрисы более одиозной и чужеродной фигурой, чем пропитые малолетки со словарным запасом в 30 слов, половина из которых — нецензурные.

Это было мое первое столкновение с Системой.

Травма моя зажила без малейших последствий, и врачи были приятно поражены — знамение Аллаха для размышляющих.

Анастасия Фатима Ежова,
musulmanka.ru